Страшные обычные люди
Почему возможны нацизм и жестокие массовые убийства невинных людей? Ответить на этот вопрос пытались авторы многочисленных психологических экспериментов, а также исторических исследований, в том числе после Второй мировой войны, давшей огромный материал для анализа внутренней мотивации преступников, особенно если речь идет не о клинических маньяках, а о самых обыкновенных людях, у которых есть семьи, дети, работа, свои жизненные интересы и мечты о счастье. Понятие «банальности зла» появилось благодаря книге Ханны Арендт, написанной по следам судебного процесса над нацистским преступником Адольфом Эйхманном в Иерусалиме.
Этой же темой занимался другой ученый — американский историк, один из самых известных исследователей Холокоста Кристофер Браунинг. Однажды в одном из немецких архивов он наткнулся на удивительные документы: протоколы допросов полицейских, которые участвовали в массовых убийствах и депортации евреев в лагеря смерти в оккупированной немцами Польше в 1942 году. Расследование этих преступлений велось с 1962 по 1972 год, но в итоге были осуждены единицы, потому что доказать причастность конкретного человека к убийству было невероятно сложно. Записанные следователями рассказы бывших полицейских потрясли профессора тем, что полностью ломали сложившееся в обществе представление о типичном оправдании жестокости — «мы лишь исполняли приказ». Командиры полицейских батальонов давали своим подчиненным выбор, но не все захотели им воспользоваться.
Протоколы допросов легли в основу его книги «Обычные люди: резервный полицейский батальон 101 и „окончательное решение“ в Польше» о судьбе немецкого резервного подразделения Ordnungspolizei (полиции порядка) №101.
Christopher Browning, “Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland” (1992).
Кристофер Браунинг показывает, что полицейские из батальона 101 не ярые нацисты, а обычные мужчины среднего возраста из рабочего класса из Гамбурга. Их признали непригодными для регулярной военной службы, поэтому они были призваны в резервный полицейский батальон, чтобы обеспечивать порядок на захваченной войсками территории. Первым значительным заданием для них стало массовое убийство польских евреев, включая женщин и детей, в городах Юзефув и Ломазы. Потом были карательные операции и в других польских городах: в этих случаях им поручалось убить определенное количество евреев (как правило, десятки тысяч). Всего батальон, состоящий из менее чем 500 полицейских, уничтожил не менее 83 тыс. евреев.
Перед самой первой операцией командир подразделения дал своим людям возможность отказаться от участия, если они сочтут это слишком трудным, но из батальона численностью 500 полицейских отказались всего 12 человек. Браунинг приводит доказательства, подтверждающие мнение о том, что не все мужчины были ненавистными антисемитами. Он приводит показания тех, кто попросил освободить их от этой задачи и перевести в другое место. В одном случае два отца заявили, что не могут убивать детей, и попросили дать им другую работу. Браунинг также рассказывает об одном человеке, который потребовал освободить его от такой службы, добился этого и получил повышение после возвращения в Германию.
Ученый обращает внимание, что главной мотивацией, почему многие полицейские отказались убивать, было физиологическое отвращение, НО не политические или этические причины, тем более сострадание к чужой жизни. В них не было противоречия между чувством отвращения к массовому убийству и сущностью режима, которому они служили. Некоторые отказывались стрелять, но соглашались охранять задержанных или сопровождать их к месту расправы. Облава и охрана жертв на их пути к месту гибели стали восприниматься как что-то безобидное по сравнению с убийством.
Браунинг цитирует других полицейских, которые участвовали в массовых убийствах и потом по-разному оправдывали свое участие. Так, один из них признался, что смог внутренне разрешить себе убивать только детей:
«Бывало так, что матери вели детей за руку. Тогда мой сосед застрелил мать, а я застрелил ребенка, принадлежавшего ей, потому что я рассудил так, что все-таки без своей матери ребенок не может жить дальше. Это должно было, так сказать, успокоить мою совесть, освобождать (to release) детей, которые не смогли бы жить без матерей».
И если перед первым убийством командир дал всем выбор, то формальное отсутствие выбора (предложения не участвовать в убийстве) впоследствии стало восприниматься как оправдание. Чтобы облегчить рядовым полицейским внутренний «дискомфорт», связанный с уничтожением людей, начальство обеспечивало достаточное количество алкоголя и развлечения между операциями. После первой расправы в Юзефуве полицейские были подавлены, но со временем и после участия в многочисленных убийствах они очерствели и даже стали шутить по поводу своей «работы», называя ее «хлеб наш насущный».
В книге также приводится свидетельство, что накануне одной из операций в батальоне побывала группа артистов и музыкантов из Берлина. Они услышали о готовящемся расстреле и просили, даже настойчиво умоляли разрешить им участвовать в казнях евреев. Эта просьба была удовлетворена командованием.
Почему это происходило?
Браунинг пишет, что во время допросов полицейские не хотели признаваться в антисемитизме, это означало бы, что у убийств был мотив. Для них признаться в том, что в их действиях была какая-нибудь политическая подоплека или что они разделяли убеждения национал-социализма в то время, означало бы признаться в том, «что они были политическими и моральными евнухами, которые просто приспосабливались к каждому последующему режиму».
В прошлом для объяснения такого поведения приводился ряд объяснений: жестокость военного времени, расизм, сегментация и рутинизация задачи, специальный отбор преступников, карьеризм, подчинение приказам, почтение к авторитетам, идеологическая обработка и конформизм. Эти факторы применимы в различной степени, замечает ученый, но не без оговорок.
Понятие мужественности, основанное на твердости характера, и страх, что тебя примут за труса, были частью мужского сообщества полицейских. Такой тип поведения существовал задолго до национал-социализма. Полицейские воспринимали себя как часть группы, конкретного подразделения, поэтому стремились к товарищеским отношениями с сослуживцами и боялись изоляции. Цена такого товарищества — приспособленность к жестокости и необходимости убивать совместно с другими членам группы. Идентификация себя с коллективом снимала личную моральную ответственность за убийство.
По словам немецкого историка Томаса Кюне, которые приводит в своей книге Браунинг, нацисты изобрели «мораль безнравственности». Жалость и снисходительность к врагам считалась грехом перед лицом товарищей и будущих поколений. Это породило в военизированных подразделениях культ жестокости и состязание в безжалостности. В итоге возникло национальное братство убийц.
В качестве еще одного фактора Браунинг выделяет дегуманизацию Другого, которая приводила к психологическому дистанцированию от жертв расправы. Одна из причин деперсонализации жертвы — бюрократическая рутина.
«Этот подход подчеркивает степень, в которой современная бюрократическая жизнь способствует функциональному и физическому дистанцированию точно так же, как война и негативные расовые стереотипы способствуют психологическому дистанцированию между преступником и жертвой. Действительно, многие виновники Холокоста были так называемыми канцелярскими убийцами, роль которых в массовых истреблениях значительно облегчалась бюрократическим характером их участия. Их работа часто состояла из крошечных шагов в общем процессе убийства, и они выполняли их в рутинной манере, никогда не видя жертв, затронутых их действиями», — пишет Кристофер Браунинг.
Большую роль также играла и естественная селекция «обыкновенных людей». Индивидам с недемократическими убеждениями изначально присуща внутренняя агрессия, которая с помощью фашистских движений или партий получает возможность выхода наружу и санкционированного насилия по отношению к идеологическим противникам.
По этому поводу Браунинг приводит слова польского философа и социолога Зигмунта Баумана: «Нацизм был жестоким, потому что жестокими были нацисты, а нацисты были жестокими потому, что жестокие люди были склонны становится нацистами».
В качестве еще одной из причин Холокоста, Кристофер Браунинг называет предварительную идеологическую промывку мозгов, приводя свидетельства того, как нацистская пропаганда «просвещала» будущих полицаев, усиливала влияние власти на сознание и создавала основу последующей жестокости. Полицейским преподавали основы расовых различий и учили, как сохранить чистоту крови. Уже в 1933 году была заметна идеологическая близость между полицией и нацистской партией: полицейские отказывали евреям в защите от различных нападений со стороны партийных активистов. Ученый называет таких полицейских «идеологическими воинами» — быстро сформированным продуктом институциональной культуры германской полиции порядка, нацифицированной и милитаризованной.
После централизации полиции под управлением Гиммлера в 1936 году началась целенаправленная идеологическая обработка полицейских с помощью обучающих материалов. В них утверждался образ немецкого еврейства как главного врага Германии, ответственного за либерализм, марксизм и большевизм, капиталистическую эксплуатацию, масонство, пацифизм и политизацию церкви. В конце 1938 — начале 1939 года в публикациях SS появляются отсылки к «окончательному решению» еврейского вопроса через переселение или уничтожение.
Расовый вопрос был существенным даже и для тех немцев, кто не хотел насилия. Значительная часть немцев негативно восприняла Хрустальную ночь 1938 года. Большинство населения страны с равнодушием относились к еврейскому вопросу, но в отношении евреев поддерживали ограничения, если те проводились в виде законных, юридически оформленных мер. Причина поддержки легальных ограничений в том, что, во-первых, немцам было неприятно насилие, а во-вторых, они разделяли стремление власти уменьшить роль евреев в немецком обществе.
Обычные немцы не разделяли радикального антисемитизма правящей верхушки даже в период войны. Они прекрасно понимали разницу между предусмотренной законом дискриминацией, которую они допускали, и геноцидом. Редкие новости о массовых расправах над евреями, просачивавшиеся в немецкое общество, вызывали отвращение. Однако именно совершенное равнодушие к судьбе евреев как живых существ и дало режиму свободу действий в так называемом «окончательном решении еврейского вопроса». По словам британского историка Яна Кершоу, которого цитирует Браунинг, «дорога в Освенцим была проложена ненавистью, а вымощена равнодушием».
В заключении своего исследования Кристофер Браунинг пишет: «Я боюсь, что мы живем в мире, в котором войны и расизм распространены повсеместно, в котором сила правительственной мобилизации и легитимации сильна и возрастает, в котором чувство личной ответственности все больше ослабляется специализацией и бюрократизацией, и в котором группа равных тебе оказывает огромное давление на поведение и устанавливает моральные нормы. Я боюсь, что в таком мире современные правительства, желающие совершить массовые убийства, редко терпят неудачу в своих усилиях из-за того, что не могут побудить „обычных людей“ стать их „добровольными палачами“».
