«Катынь» Анджея Вайды

Только что канал «Культура» показал фильм Анджея Вайды «Катынь». Я смотрел его в первый раз. Фильм производит очень сильное впечатление в целом как повествование о трагической судьбе польских граждан, погибших от рук НКВД в 1940 году, и в более мелких символических подробностях сюжета, которые становятся главными драматическими элементами.

Пленный польский пилот царапает свое имя на стене тюремного вагона металлическим крестом, другой герой на протяжении всего плена ведет дневник, возникающий в конце фильма в качестве главного свидетельства, девушка, сестра погибшего пилота, остригает волосы, а бывшая узница Аушвитца, лысая, цитирует что-то о брате, похороненном без гроба, юноша-художник срывает агитационный плакат, жена погибшего капитана работает в фотостудии, идущие на расстрел поляки один за другим произносят перед смертью по строчке из молитвы.

В фильме Вайды нужно увидеть, что духовные проявления жизни, вещи и люди, связанные с творчеством, являются главными носителями памяти — как фотографии, дневники, книги, личные вещи в коробочках, которые остаются близким, как и весь фильм, режиссер которого отдавал дань памяти своему отцу, погибшему в Катынском лесу.

Но самое главное в этом фильме — духовная необходимость в противостоянии лжи, какие бы государственные масштабы она не принимала. Каждый человек несет личную ответственность за ложь, которая притворяется или благом, или необходимостью, или государственной идеологией. Жена погибшего генерала говорит майору, приспособившемуся к новому режиму: «Может вы и думаете по-другому, но делаете то же самое. Значит вы такой же, как и они. Поэтому не имеет никакого значения, что вы думаете по-другому».

В этом смысле человеческий подвиг не убить всех врагов, а нести людям слово истины, говорить правду, несмотря на угрозу жизни. «Нет большего греха, чем трусость» — написал Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». Трусость состоит именно в молчании, в немом согласии с совершающейся ложью. Советская пропаганда и карательная система и у Булгакова в романе, и у Вайды в фильме лишена индивидуальности. Это механизм, уничтожающий все духовное и человеческое. Не случайно в фильме лица палачей почти не видны, зло неперсонализировано, оно вне времени, пространства и национальности.

Однако, так же, как и Булгаков, Анджей Вайда хочет показать, что правда, какой бы нежеланной и невероятной она не была, неуничтожима: «Дневники не горят» — по-булгаковски замечает герой фильма. Этот упрек, сформулированный почти по-русски, словами, выношенными и выстраданными в глубине русской художественной культуры, режиссер адресует тем, кто еще до сих пор в современной России продолжает отрицать преступление советского режима против польского народа, а так же тем, кто так тоскует по советской власти.
Этот фильм о тоталитаризме, как мне кажется, важно увидеть в России именно сейчас.