В чем провинился телеканал «Дождь»
Для меня лично, как для человека, не прошедшего войну и не жившего в осажденном Ленинграде, ответ на вопрос «Дождя» однозначен: то, что город был не сдан врагу, имело очень большое стратегическое и идеологическое значение. И обосновать это так же легко, как понять, насколько велика роль подвига в исторических событиях. Вроде бы, поговорить и забыть.
Но общественная реакция, вызванная опросом, обнаружила в нем что-то, что задело самые основы современной российской идеологии, что противоречит смыслам и «скрепам» нашего государственного устройства. Вдруг стало ясно, что само гипотетическое допущение сдачи города ради сохранения жизней сотен тысяч людей воспринимается в России как антипатриотическое и глубоко враждебное. К массовому осуждению опроса, проведенного телеканалом, подключились не только традиционные пропагандистские институты, но и, казалось бы, вменяемые общественные деятели и даже коллеги по цеху с вполне себе приличной репутацией.
Федеральная целевая программа «Патриотизм» в путинской России строится исключительно на образах героики прошлого, на примерах самоотречения и подвига во имя сохранения государства, веры. Неожиданно ставшие актуальными памятные даты, вроде дня народного единства или освобождения Ленинграда от блокады, это подтверждают. При этом из поля массовой культуры совершенно изымается все, что связано с человеческим страданием, многочисленными жертвами, голодом и прочими несчастьями. Мы сейчас почти не слышим о гибели людей от голода во время 30-х годов прошлого века или о жертвах сталинских репрессий. Татаро-монгольского ига, поговаривают, уже тоже не было. Даже страдания, которые выпали на долю ленинградцев во время блокады, как будто бы перестали быть главным историческим фактом, судя по новому наименованию праздника.
На наших глазах из прошлого страны творится героическая история государства, которая не признает ценности отдельной человеческой жизни. По сути, идеология, призванная объединять людей в нацию, наоборот, пестует в них равнодушие, высокомерие, а значит и ксенофобию.
Понимание и переживание драматических событий истории через судьбы конкретных людей, сострадание им не делают народ слабее. В истории Израиля, например, было много трагического. И главному государственному празднику страны, Дню независимости, предшествует День памяти павших в войнах и жертв террора, как напоминание каждому гражданину о том, как высока цена свободы и жизни на этой земле. В этот день вспоминают всех солдат, отдавших жизни за независимость Израиля и граждан, погибших от рук террористов, за все время существования государства. Именно всех — точное число и поименный список погибших дополняется каждый год. Именно в этой стране за одного военнопленного государство отдает сотни террористов, несмотря ни на какие возможные последствия. Именно в этой стране опрос популярного телеканала на тему, а не сами ли европейские евреи отчасти спровоцировали холокост, ни у кого не вызывает истерики.
Реакция великой страны России на вопрос «Дождя» — это фактический отказ жертвам блокады в элементарном сострадании, отрицание даже малейшей мысли о возможности спасти людей от массовой гибели.
Наконец, в такой оценке исторического события у власти есть свой шкурный интерес. Представление о том, что советские или российские руководители страны могли принять неверное решение, приведшее к трагедии, может сильно поколебать концепцию абсолютной непогрешимости власти, на которой основана российская авторитарная государственность. А этого допустить никак нельзя.
