Услышать музыку: о спектакле «Дятел» в нижегородском Центре театрального мастерства
Нижегородский Центр театрального мастерства начал новый сезон премьерой спектакля «Дятел» (18+) по пьесе современного российского драматурга Алексея Житковского. Работа Александра Сучкова получилась во всех смыслах необычной — и с точки зрения собственно театральной техники, и с точки зрения того, как режиссер трансформировал выстроенные в тексте отношения персонажей.
Главная тема постановки — инсайт, который меняет жизнь человека, заставляя его нарушать общественные установки, а также реакция людей на непонятную им систему ценностей.
У Владислава Ходасевича есть стихотворение «Музыка» 1920-го года. Одним морозным утром лирический герой выходит во двор, где сосед колет дрова, присоединяется к нему: «Он — тук! Я — тук!». Вдруг он останавливается и говорит соседу, что где-то звучит музыка. Тот ничего не слышит, а лирический герой настаивает, что музыка звучит ясно, как будто сверху, различимы виолончель, арфы. Бедный сосед не слышит ничего, как ни старается.
«…И жалко
Мне, наконец, становится его.
Я объявляю: «Кончилось!» Мы снова
За топоры беремся. Тук! Тук! Тук!.. А небо
Такое же высокое, и так же
В нем ангелы пернатые сияют».
В отличие от героя Ходасевича, Саша Семенов, главный персонаж пьесы Алексея Житковского, не проявляет такого удивительного понимания по отношению к другим, «обычным», людям, которые не слышат то, что слышит он, не делает скидки на их обыкновенность. Саша — натура мечтательная и бескомпромиссная — поступает так, как ему велит сердце, даже если это противоречит общепринятым нормам, традиционным представлениям и здравому смыслу. Вполне объяснимо, что окружающие считают его из-за этого совершенно ненормальным.
И действительно: ну, как, подскажите, относиться к коллеге, который во время трудных переговоров вдруг зачирикал и, раскинув руки, как крылья, бросился в закрытое окно? Или как относиться к мужу, который скинул все заботы о доме и новорожденном сыне на жену, да и квартиру купил на первом этаже, где постоянно хлопает подъездная дверь и по ночам местная гопота не дает спать? Или как относиться к другу, который при всех начал лапать твою жену? К человеку, который помочился в супермаркете? Встал посреди проезжей части, застопорив движение? Бомжу, который в любовном порыве тянет руки к врачу скорой помощи? «Саша, ты дебил!» — слышит герой в свой адрес.
Когда читаешь пьесу, то с первых слов этот безумный Саша кажется смешным, потом он начинает раздражать, потом — просто бесить. Наверняка, в жизни каждого читателя есть такой «Саша», который со своей неуемной тупостью или, что еще хуже, фантазией постоянно все портит. Он, видите ли, не от мира сего, ему претит упорядоченность и регламентированность жизни, его душа требует свободы и вдохновения. Пусть другие, обычные, работают, это не для него. Или вот еще: он «устал» от этой тягучей беспросветной жизни, для него деньги, особенно когда их много, ничего не значат. А может и так: он единственный «прозрел», увидел свет скрытой истины, понял смысл бытия, услышал пение дятла и тому подобное.
Узнаете типаж? Чувствуете, как волна раздражения поднимается в вас: «Я всю жизнь учусь, много работаю, чтобы содержать семью, постоянно ограничиваю себя, иногда уступаю другим, понимая, что без этого невозможно поддерживать социальные связи, не лезу на рожон, в сложных ситуациях держу язык за зубами — мало ли чего, а тут этот асоциальный Саша, который плевать на всех хотел»? Бесит!
Но вот, читаешь пьесу, сочувствуешь ее персонажам, которым пришлось иметь дело с таким психом, и постепенно начинаешь осознавать, что она в общем-то о тебе самом. Это именно я так вижу Сашу, так же, как и другие окружающие его герои: друг Степан, сотрудники нефтяной компании, жена Варвара, риелтор, врач-психиатр, бомжи, врачи неотложки. Я, зритель, один из них, условный член общества, для которого Саша — дебил. Драма в сущности именно обо мне, о моем раздражении, о том, как я с ним живу, о том, как я отношусь к другому, поведение которого не укладывается в рамки моих представлений о норме. Мне, зрителю, правильному и добропорядочному члену общества, становится страшно думать о том, кто мне ближе: неприятный тип Саша или славный добрый доктор скорой помощи, который ненужным ударом убил его за то, что тот в бреду кричал «Люблю!» и хотел обнять.
Автор пьесы как будто намеренно дает нам героя глазами других персонажей: их точка зрения, их видение мира нам понятно. Они говорят обычным, бытовым языком, матерятся, как делали бы в жизни, выражая свое возмущение и раздражение. Лирические монологи Саши на фоне речевой обыденности воспринимаются со стороны как нечто странное, а местами даже комичное. Мир грез, иллюзий и воспоминаний, в котором живет Саша, противопоставлен реалистичности и приземленности действующих лиц, окружающих героя.
Александр Сучков в своем спектакле полностью — с точностью до наоборот — меняет способы существования героев на сцене, вернее, с точки зрения существования на сцене как бы меняет героев местами. Саша Семенов (Никита Чеботарев) в постановке оказывается единственным героем, который говорит с живой человеческой интонацией: мы видим перед собой чуткого, вежливого, немного стеснительного, интеллигентного молодого человека, который, кажется, может найти простое разумное объяснение всему, что с ним происходит. Все остальные на его фоне говорят и действуют громко, страстно, с болезненной аффектацией. Странными, «другими» стали именно они, а не Саша. Вроде бы обычные, на первый взгляд, бытовые ситуации: деловые переговоры, беседа друзей по душам, визит жены к мужу в больницу, корпоративная вечеринка, осмотр квартиры потенциальными покупателями — превращаются в художественное зрелище, театр, условность которого достигает предела в пластическом движении и хореографии. Режиссер «остраняет», делает неестественными жизненную бытовуху, отношения персонажей, их ненависть к главному герою, заставляя нас, зрителей, смотреть с того же ракурса, что и Саша.
Шесть артистов, которые играют все многочисленные роли в спектакле (Евгений Пыхтин, Антон Парамонов, Алена Баранова, Ольга Бакулина, Андрей Хозяев, Екатерина Беляева), проживая в этой сценической условности каждый образ, конструируют привычный нам, обывателям, мир естественных потребностей, реакций, понятий и отношений как своего рода гиперреальность в постмодернистском, бодрийяровском смысле. В чем состоит наше знание о жизни? Действительно ли мы разбираемся в людях и все знаем о них, о мотивации их поступков, знаем лучше всех, что надо делать и как надо жить? Действительно ли достаточно теста Роршаха, чтобы отличить маньяка от мечтателя? Человек, прощаясь на вокзале, истошно кричит, и мы, подобно Сашиной маме, убеждены, что это из-за страха уезжать, а у него всего лишь болит зуб.
Александр Сучков не делает из Саши психа, даже наоборот, он делает его «патологически» нормальным, при этом чувствительным к мельчайшим движениям реальности. Его главное свойство — умение видеть эстетическое начало, то есть художественные закономерности, в окружающей реальности. Мы вслед за ним учимся обнаруживать ритм и музыку там, где они для обыденного сознания не существуют, например, в стуке дятла, в хлопании папками по столу или в сигналах больничного кардиомонитора.
Финальная сцена спектакля — смерть героя в машине скорой помощи — своеобразный метатеатр, который как бы возвращает нас к «исходнику», т.е. драматургическому тексту. Перед нами читка пьесы, когда для восприятия со стороны театральная условность еще не создана и актеры пока отделены от персонажей. Здесь запечатлен итог режиссерского поиска искренности на сцене: артисты со своим собственным мироотношением вдруг проступают сквозь образы героев.
В этом метатеатре, завершающемся видеокадрами реального младенца, через простой и наглядный образ новой жизни происходит таинство просветления, участниками которого становятся все: и артисты, и зрители. Несмотря на то, что Саша, подобно никому не нужному Венечке из поэмы «Москва — Петушки», гибнет от рук «ангелов», его смерть — это свет, заливающий пространство, и пение дятла, звучащее для каждого в зрительном зале как прекрасная музыка. «Тук! Тук! Тук!.. А небо / Такое же высокое, и так же / В нем ангелы пернатые сияют».
Текст: Андрей Журавлев. Фото Юлии Голубевой, предоставлены Центром театрального мастерства.
