Между драмой и водевилем: о спектакле «Касатка» в нижегородском театре «Комедiя»

Изданная в 1916 году пьеса «Касатка» на протяжении полувека была одним из самых популярных произведений в драматургическом наследии Алексея Толстого. Легкая комедия о любви, пропитанная искренней симпатией к быту российского поместного дворянства, оказалась маловостребованной в позднее советское время. К пьесе практически не обращались и в самом начале нового века: вероятнее всего, она казалась если не устаревшей, то как минимум вырванной из истории русского театра, по-серьезному социального и психологического даже в самых веселых комедиях. Если «Любовь — книга золотая» у А. Толстого — это драма, которая выдает себя за комедию, то «Касатка» — беззаботная комедия, притворяющаяся драмой. Для того чтобы ставить такую пьесу в современном театре, нужна определенная смелость: сможет ли аудитория спустя 100 лет после первых постановок воспринимать узнаваемые характеры и сюжетные повороты комедии как литературную игру, а не как драматургические штампы? Современники писателя в героях и перипетиях пьесы угадывали отсылки к Достоевскому, драматургии Островского, Чехова и даже к жанру анекдота, на основе которого построены пушкинские «Повести Белкина». Получится ли при этом спектакль достаточно веселым, чтобы зрители не заскучали? В «Касатке» нижегородского театра «Комедiя» все нужные для творческой удачи элементы благополучно соединились.

Культурные коды

Выбор такой непростой и не слишком смешной пьесы может показаться странным, но лишь на первый взгляд. Произведение Алексея Толстого вполне укладывается в репертуарную логику театра «Комедiя», который вот уже много лет успешно балансирует между постановками, рассчитанными на массовую аудиторию, современными интерпретациями комедийной классики и театральными экспериментами вроде спектакля «Пушкин. Триптих». В интерпретации режиссера из Санкт-Петербурга Александра Кладько «Касатка» получилась светлой, наполненной не сатирой, а добродушным смехом над легкомысленными плутами и наивными деревенскими чудаками. Этот спектакль придется по душе любителям безусловных хэппи-эндов, когда в финале все без исключения счастливы и нет ни одного злодея. При этом именно за счет общеизвестных культурных смыслов, задающих трактовку образов, режиссеру удалось избежать поверхностности в раскрытии персонажей.

Самое начало пьесы — сцену за карточным столом — авторы спектакля превратили в пролог, который практически скороговоркой звучит за темной сценой. Проигрыш князя Бельского, ва-банк Марьи Семеновны со ставкой на кольцо, ее последнюю ценную вещь, а также подписанный вексель — все это, намеченное пунктиром, вводит в сюжет узнаваемый литературный мотив игры, роковой случайности, следования тому, «как ляжет карта». Кажется, что нам становится известной типология героев: промотавшийся князь, приживала-авантюрист, благородная и «падшая» красавица-камелия, напоминающая Настасью Филипповну. Сам сюжетный поворот, когда герои решают отправиться в деревню к богатой тетушке и пишут ей насмешливое письмо, похож на жестокую забаву «пети-жё», в которую играют в романе Достоевского «Идиот».

Действие с двойным дном

Главный режиссерский прием состоит в том, что намеченные в начале спектакля драматические и даже трагические сюжетные линии вопреки ожиданиям аудитории остроумно переворачиваются, комически «снижаются» в развитии действия. Так, из богемной гостиничной обстановки с ее бархатными драпировками, неустроенностью, разбросанными чемоданами и пустыми бутылками герои попадают в совершенно иной топос — забавный идиллический мир русской деревни с цветущей сиренью, простоквашей на обед и курочками на заборе. Действие во второй части спектакля происходит на волжской пристани: здесь основной «достопримечательностью» на первом плане сцены стал стог сена, откуда вылезают влюбленные беглецы.

Если в первой сцене главная героиня поет темпераментный «жестокий романс», то в деревенских сценах в исполнении Желтухина звучит известный романс «Скажи, зачем тебя я встретил?» из репертуара Анастасии Вяльцевой, отсылающий не только к истории популярной певицы, но и к знаменитой экранизации чеховской «Свадьбы», где это произведение в пародийном ключе исполняют Вера Марецкая и Сергей Мартинсон. Эффект двойного «снижения» достигается в финале, в сцене приезда двоюродной тетки князя Анны Аполлосовны, когда поются скабрезные частушки.

Система персонажей

По такому же принципу комедийной градации — от возвышенных образов к карикатурным — выстраивается в спектакле система персонажей, любовных дуэтов, образующихся в результате сюжетных хитросплетений. Марья Семеновна и Илья Ильич — это романтическая пара «с прошлым», князь Анатолий Петрович и Раиса Глебовна — пара, где беспечный, непрактичный герой, фат, соединяется с деревенской инженю, а плут и пьяница Абрам Желтухин находит себе в качестве партнерши грубоватую субретку — горничную Дуняшу. Последняя пара шаржирует главных героев, усиливая комичность разворачивающейся на сцене истории.

В действиях персонажей, в том, как они взаимодействуют между собой, не нужно искать реалистических психологических мотивировок — их нет ни в пьесе, ни в спектакле. Вернее, лишь кажется, что они есть: драматург, а вслед за ним и режиссер намекают на них, заставляя работать наши культурные, исторические ассоциации. Это позволяет увидеть, как по ходу действия сворачивается анекдотический сюжетный клубок, когда герои выходят за пределы своих типажей. В этом смысле задача артистов — точно передать такое смещение характера — не выглядит тривиальной.

Кипящие страсти

Заглавная героиня в исполнении Алены Щеблевой в самых первых сценах спектакля настраивает зрителя на серьезный лад: перед нами драма поруганной женственности, подавленного, «прожитого» чувства, превратившегося в отвращение к жизни в целом и к себе в частности. Внешняя холодность, разочарованность Маши в спектакле — обратная сторона ее внутренней страстности, характеристика, отсылающая к страдающим героиням драматургии Островского, Чехова. При этом актриса не делает Машу вульгарной или жеманной, хотя такие черты вроде бы даже напрашиваются по контексту пьесы. В эпизодах соблазнения Ильи и объяснения с ним Касатка естественна без кокетства, но с роковым флёром, так, например, она в порыве страсти протыкает своему избраннику руку булавкой — перифраз сцены из начала спектакля, когда она о свою руку тушит папиросу. В то же время деревня с ее простотой и прямолинейностью влияет и на Марью Семеновну, которая в какой-то момент вдруг начинает вести себя вопреки здравому смыслу, по выражению Желтухина, как «глупая, дикая баба»: вскакивает на стул, ложится на дорогу. По-цыгански страстные музыкальные номера в великолепном живом исполнении Алены Щеблевой лишь добавляют объемности и достоверности образу Касатки — талантливой артистки, способной вскружить голову любому.

В пару к ней на роль Ильи Ильича Быкова был выбран Игорь Михельсон, который играет смущенного, слегка чопорного и немного занудного молодого человека, влюбленного в Машу, своей показной серьезностью дополняющего ее. Артисту легко удается создать чувственное напряжение, душевные метания в сценах объяснения с Касаткой, а затем пылкость, решительность и вожделение в кульминации, когда Илья возвращается к героине, сбегая с собственного венчания. Тем не менее мастерство актера-эксцентрика пробивается сквозь драматический пафос образа, делая персонажа подвижным, как бы готовым в любой момент на глазах зрителей вывернуться в собственную комическую противоположность, например в эпизоде его «игры» на скрипке.

Наивность не порок

Князь Бельский у Ивана Гапонова получился слабовольным, легкомысленным, не обремененным заботами о последствиях своих поступков или судьбах других. Он внешне кажется избалованным, но в этом нет никакой развязности или пошлости, лишь скука человека, который живет одним днем. Актер превосходно чувствует себя в амплуа героя-любовника, при этом искусно перемещается от светской манерности князя к его живописному флирту, когда тот охмуряет наивную девицу, а потом к бесхитростной восторженности, когда влюбляется в нее.

Раиса Глебовна в исполнении Алины Гобярите воплощает детское простодушие, искреннюю веру в лучшие душевные качества Бельского, но в то же время готовность пожертвовать своим счастьем ради назначенного ей судьбой (или строгой теткой) будущего супруга. Наивность и простота сердца героини логично увязывается с ее строгостью и щепетильностью в вопросах девичьей чести и человеческой порядочности. Между Раисой и князем возникает привязанность, в которой, несмотря на их ребяческое увлечение друг другом, много достоинства и благообразия. Если миг единения Касатки и Ильи — это жгучая страсть, сметающая все на своем пути: он бежит из под венца, горячо целует ее, затем, схватив на руки, уносит со сцены; то из характеров, созданных артистами в спектакле, становится ясно, что подобное невозможно у Анатолия Петровича с Раисой — первое действие заканчивается смиренной грустью брошенной невесты и состраданием влюбленного в нее князя.

Плутовство и доброта

Желтухин и Дуняша (Дмитрий Кальгин и Екатерина Сергеева) — комическая пара, которая придает фарсовое звучание всей постановке. Именно с этими персонажами связаны самые смешные шутки в спектакле. Само первое появление Желтухина из чемодана в первой сцене материализует метафору приживалы, которого как будто буквально «таскают за собой» — так, он впоследствии перекочевывает в жильцы к сердобольной тетушке. Дуняша — клоун в юбке, чего только стоит ее появление на сцене с ведрами, в которых «помои от молодых господ». Абрам Алексеевич Желтухин — образ несостоявшегося резонера, он в спектакле иногда выступает в качестве волшебного помощника, высказывается по поводу истинного положения дел, даже пытается местами вразумить влюбленных героев. Он хитрец, носитель бытовой мудрости, которой, впрочем, часто пользуется для игры или красного словца: вспомним придуманный специально для постановки его поединок на пословицах с матросом Панкратом (Николай Пономарев).

Совершенно обаятельны и комичны в своей провинциальной непосредственности тетушки Варвара Ивановна и Анна Аполлосовна в исполнении Ольги Удаловой и Татьяны Протопоповой. Героине заслуженной артистки России Ольги Удаловой, к огромному удовольствию зрителей, дано достаточно много сценического времени. Добрая, доверчивая, пушкинская помещица-вдова, пожилая тетушка с ее искренней боязливостью («как бы чего не вышло»), гостеприимством и простотой обращения — образ создан актрисой с любовью к истории и на основе хорошего знания литературных прототипов.

Сцена для игры

Создатели спектакля позаботились о его визуальной стороне. Художник Борис Шлямин, художник по свету Сергей Скорнецкий и автор звукового оформления Маргарита Кузнецова погрузили зрителей в лубочный мир помещичьей усадьбы, который беззатейливо трогателен для современного городского жителя. Старый крепкий дом с цветастыми занавесками на кухонном буфете, фикусами, креслом-качалкой, сиренью вокруг веранды — все это залито светом так, что возникает полное ощущение солнечного дня. А постоянное кудахтанье кур, на фоне которого бурлят любовные страсти, само по себе отбрасывает на конфликт легкий оттенок курьезности. Короткое второе действие спектакля — на речной пристани — впечатляющая картина звездной ночи, во время которой счастливо складываются судьбы всех героев и наступает всеобщее примирение.

Нижегородская постановка «Касатки» в целом оставляет впечатление легкости, но не легковесности. Здесь нет обильного ситуационного юмора или пошлых шуток, комическое проявляет себя иначе, через игру с традициями русской литературы. Кто-то в этом спектакле увидит классическую комедию положений, кто-то — изысканную стилизацию под нее, а кто-то — забавный водевиль с приключениями и любовной путаницей.