За пределами сказки: о нижегородской постановке спектакля «Подлинная история фрёкен Хильдур Бок, ровесницы века»

Первое, что остается в памяти, — это улыбка, с которой героиня появляется перед публикой. Так улыбаются пожилые люди — беспомощно, отрешенно, немного натужно, как бы извиняясь за свою неловкость. Было в этой улыбке и смущение от неожиданного внимания незнакомых людей, и радость встречи с ними, и робкое приглашение к увлекательной общей игре, обращенное к каждому зрителю, с которым героиня встречалась глазами. Улыбка стала невольным прологом к длинному рассказу о судьбе этой женщины, моментом узнавания: «Да, вы не ошиблись, это я, та самая домомучительница из книжки Астрид Линдгрен. Не ожидали?» Впрочем, история о маленьком Сванте и его друге Карлсоне стала всего лишь одним из эпизодов в монологе фрёкен Хильдур Бок о своей жизни, жизни простого человека, вобравшей в себя историю целого столетия.

В воспоминании героини оживают печальные, а порой и трагические образы других людей: отца и матери, маленькой сестры Фриды, погибшей и после рождения новой девочки практически забытой, другой сестры, тоже Фриды, которую признали слабоумной и насильственно стерилизовали, одиноких пациентов клиники нервных болезней, звонивших кому-то по ненастоящему телефону, «особых» детей — жертв человеческой глупости и жестокости. Именно о них, беззащитных и лишенных человеческого тепла, болит огромное сердце фрёкен Бок. Именно им она посвящает свое выдуманное интервью на выдуманной студии, устроенной покойным мужем в доме на берегу далекого пролива под названием «Кошачья дырка», где и телевидение-то не работает.

«Подлинная история фрёкен Хильдур Бок, ровесницы века», поставленная режиссером Александром Ряписовым по пьесе Олега Михайлова, — не первый моноспектакль талантливой актрисы Натальи Кузнецовой. Ее работа в постановке «Запев Мадонны с Пинеги» была отмечена многочисленными наградами российских и международных фестивалей. Уже в этом спектакле актриса нашла точную интонацию, пластическую акустику народной речи, сделавшую образ подлинным и живым. Очевидная «монологичность» актерской манеры Натальи Кузнецовой проявилась и в больших постановках на сцене нижегородского театра драмы, в ролях Марьи Крюковой в «Третьей правде, Или истории одного преступления», Мерседес в «Методе Гронхольма» и Глафиры в «Волках и овцах». Каждый ее персонаж получается психологически многомерным, но при этом достоверным и цельным в единстве сценической речи и четко продуманного движения. Эмоциональная динамика игры актрисы в протяженности драматического действия и в рамках отдельных мизансцен, особенно в монологах, дает эффект необычайной естественности даже не повествования, а скорее «проживания» судьбы героя.

Вероятно, поэтому так шокирует почти физическое перевоплощение Натальи Кузнецовой в столетнюю Хильдур Бок. Стоптанные боты, бесформенное длинное платье, мешковатая кофта и неуклюжий парик, который героиня надела на свое «интервью», — это лишь внешние детали, хотя и значимые. Сильнее поражает точно, до мельчайших подробностей, схваченный образ старости. Эта роль кажется специально написанной для актрисы в возрасте, тем не менее, в каждом жесте, интонации, взгляде, повороте головы и движении тела артистки чувствуется груз прошедших лет, пережитые обиды, тяжесть неумолимого времени. Несмотря на почти полное отсутствие грима, молодое красивое лицо актрисы практически неузнаваемо. Воспаленные от слез глаза кажутся бесцветными, а взгляд, обращенный в душу каждого зрителя, проникает до самого сокровенного, той границы, на которой переживание происходящего на сцене перетекает в сопереживание человеческому страданию вообще.

Монолог у Натальи Кузнецовой эмоционально насыщен, актриса для каждого эпизода в рассказе героини — и драматического, и анекдотического — находит свои краски. При этом спектакль выстроен режиссером так, что мы видим, по сути, два образа фрёкен Бок: в одном она предстает в мнимом интервью мнимому собеседнику, произносимом, как угадывается, уже не в первый раз; и совершенно другой она становится после того, как признается в этой мистификации. Энергичность сменяется бессилием, а вереница ее воспоминаний, грустных и радостных, сменяется реальностью тоски, слепоты и ощущения конца жизни.

В трепетном минимализме спектакля мелкие предметы, окружающие персонажа, — брошка, парик, портсигар, фарфоровая фигурка белки из парка Скансен, старое трюмо с вырезками из газет, шкатулка, выпускающая пар, выезжающий неведомо откуда на стол игрушечный поезд — все это становится частью игры, безумными деталями мира, как будто специально придуманного самой Хильдур Бок. Это мир, в котором одиночество кажется невозможным, ведь здесь живет память. И хотя этот мир, в который нам удалось заглянуть, находится за пределами известной сказочной истории, сюда тоже в окно иногда неожиданно залетают старые друзья, например, один красивый, умный, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил, пусть даже и воображаемый.